Вестники времен [= Знамя над Тауэром] - Андрей Мартьянов

— Напугался? — улыбнувшись, спросил Гунтер сэра Мишеля, когда помогал ему выбраться на крыло. У бедняги не гнулись ноги от пережитого ужаса, а лицо было мертвенно-бледным.

— Вовсе и нет, — зябко лязгая зубами, ответил нормандец. Какой же рыцарь признается, что ему было страшно? — А я мыслил, полетит дракон…

— Он передумал. Решил не мозолить глаза лишний раз, — лицо Гунтера снова омрачилось. Две проблемы решены: самолет худо-бедно спрятан, и Курт обрел вечное успокоение. Теперь оставалось отыскать людей («сэр рыцарь» — не в счет). А на часах уже два пополудни. Будет удачей, если к вечеру получится связаться с французскими (ну или германскими) властями, а лучше — со штабом дивизии. Там наверняка зачислили 77-ю машину в пропавшие без вести или в погибшие. Вот интересно: сколько англичане успели сбить наших самолетов за прошедшее утро?

Вопрос не менее насущный — что следует взять с собой? Безусловно, оружие, консервов немножко. Хотя, зачем брать консервы? Всяко неподалеку есть поселок или на худой конец чей-нибудь дом. В северной Франции сохранилось великое множество старых дворянских гнезд. Правда неизвестно, как их обитатели отнесутся к офицеру германской армии; остается надеяться, что посадка все-таки состоялась на оккупированной территории, и французы примут «завоевателя» не в распростертые объятия, конечно, но выгнать не посмеют и позволят поесть, отдохнуть да связаться со своими. Больше-то от них ничего и не требуется.

«Какая, к дьяволу, „оккупированная территория?“ — настойчиво всплыла из самых дальних глубин сознания насильно отогнанная мысль. — Ты же четко видел, что вокруг нет никаких городов, дорог, да и пролетая над Ла-Маншем не заметил ни единого корабля. И теперь ты надеешься отыскать телефон? А вдруг действительно ближайший телефон в семистах пятидесяти годах отсюда, и не этот рыцарь сошел с ума, а ты сам? В общем, будь, что будет…»

Пока Гунтер размышлял, очухавшийся сэр Мишель с глуповатым видом, полураскрыв рот, разглядывал самолет, обходя его со всех сторон. Рыцарь дергал за лопасти винта, похлопывал ладонью по обтекателям шасси и приговаривал себе под нос:

— Хороший, Люфтваффе, умный. Спрятался — и не шелохнется.

Потом сэр Мишель залез под брюхо «Юнкерса», некоторое время ползал там, и вдруг оттуда послышалось удивленное присвистывание.

Гунтер, встрепенувшись, нагнулся и увидел, что сэр Мишель, скорчившись, разглядывает штангу бомбосбрасывателя, удерживавшую так и не использованную бомбу SC-500. Заговорщицки посмотрев на германца, рыцарь подмигнул и поманил его к себе пальцем. Гунтер обреченно полез под самолет, поняв, что сейчас предстоят очередные объяснения, и подумал: «Господи, вот счастливый человек — не знает, что такое бомба!»

— Джонни, а я понял, что это такое! — с хитрой улыбочкой сказал сэр Мишель, кивая в сторону черного вытянутого снаряда. — Я правильно подумал, а?

Гунтер некоторое время соображал, на лице его попеременно отразились недоумение, потом изумление, и, наконец, он, хлопнув себя ладонями по коленям, опустился на траву, затрясшись от хохота. Сэр рыцарь тихонько фыркал под нос.

— Да, ты совершенно прав… — выдавил, наконец, из себя германец, когда приступ смеха понемногу прошел. — И ты не сумасшедший — у помешанных нет чувства юмора… Ну, хорошо, вылезай отсюда, сэр, пойдем поищем какую-нибудь деревню или город.

— А чего искать-то? — сэр Мишель выбрался из-под самолета, огляделся и протянул руку к югу. Вон там дорога, она ведет от Руана к Анжу…

«Ну, наконец-то! Появились знакомые названия, — возликовал Гунтер. — Все же мы приземлились недалеко от своих!»

Сэр Мишель тем временем продолжал:

— Тут рядом деревня Сен-Рикье, а неподалеку замок сэра Бреаля, нашего вассала. А если хочешь, можем пойти к моему папе, в Фармер, завтра к утру доберемся.

— Пошли сначала в деревню, — рассудил Гунтер. Достав из кабины автомат и несколько полных магазинов он направился к своей одежде, валявшейся комком в том месте, где ее бросил рыцарь. Несмотря на очевидный идиотизм ситуации, германцу стало интересно узнать, что же этот человек называет «замком» и кого считает бароном. Не исключено, что новоявленный Дон Кихот притащит его к какому-нибудь хлеву, вытащит оттуда самого толстого борова, поцелует ему копытце или ухо и представит — вот мой папа. А если выведет свиноматку, то не будет удивительным, если она окажется Дульцинеей Тобосской. Все это, конечно детские забавы, но, в конце концов, вдосталь насмотревшись на самую настоящую войну, хочется иногда забыться. Хоть так… Пусть парень напридумывал кучу несуразностей, не относящихся к реальности, начитавшись Вальтера Скотта или Стивенсона, но почему бы и не подыграть ему? Разве он сам до войны не зачитывался в отцовской библиотеке рыцарскими романами, не сражался с приятелями на деревянных мечах и, надев самодельные жестяные шлемы, изображал то Зигфрида, то Беовульфа? Эх, жаль отец не разрешал играть с теми умопомрачительными доспехами, что стояли в парадном зале Райхерта…

Одеваясь, Гунтер с неудовольствием отметил, что сэр Мишель, стаскивая с бессознательного «ангела» рубашку, не удосужился расстегнуть пуговицы, а просто стянул ее через голову — и вот результат: на форменной белой рубашке недосчитывается нескольких пуговиц. Счастье, что китель в порядке.

Погода была теплая, и брать с собой тяжелую летную куртку не хотелось. Гунтер, еще раз решив прибегнуть к помощи нормандца, отдал ему куртку, сказав бросить в кабину, то есть, в глаз дракона (ему будет не больно, и кроме того, Люфтваффе спит). Рыцарь посмотрел удивленно — с какой это, мол, стати мне, благородному сэру, бегать по поручениям ровно оруженосцу, — но ничего не ответил, решив лишний раз посмотреть на дракона вблизи.

На Алансонскую дорогу из лесу вышли двое. Один, ростом пониже, со светлыми вьющимися волосами до плеч, облаченный в видавшую виды кольчугу, из под которой торчала грязной бахромой изношенная одежда, в потертые заплатанные кожаные штаны, заправленных в мягкие замшевые сапоги; на широком поясе красовались пустые простенькие ножны от короткого меча и привязанная за ремешок полевая пехотная каска. Второй — повыше, рыжий, коротко стриженый, в серо-сизой летной форме офицера германских ВВС, с автоматом, висящем спереди; руки его, полусогнутые в локтях, покоились на оружии. Позолоченные часы на левом запястье поблескивали в солнечных лучах.

Стрелки показывали три с четвертью по меридиану Парижа. Тринадцатый день августа тысяча сто восемьдесят девятого года от Воплощения Христова клонился к закату.

Глава третья

Неправильное средневековье

По обе стороны пыльной дороги, уходящей вперед плавными петлями, тянулись сочные луга, их сменяли небольшие прозрачные рощицы; вокруг, насколько мог видеть глаз, тянулись цепи холмов, поросшие лесами, а на самом горизонте чуть виднелись голубоватые вершины невысоких гор — их призрачные силуэты были словно набросаны акварелью. Казалось бы, привычный деревенский пейзаж, но Гунтер сразу же заметил в нем нечто необычное, противоестественное. Поначалу он никак не мог поймать это ощущение, разгадать, что же странного в темной зелени лесов, блеклой знойной дымке над травой, ровным густым ковром расходящейся от дороги. И, наконец, понял. Не было асфальтовых дорог, серебристых нитей железнодорожного полотна, исчезли куда-то аккуратные каменные и деревянные домики хуторков, привычных для нормандского пейзажа, вместо них кое-где толпились кучками, точно грибы, небольшие глинобитные избушки, по самые окна вросшие в землю, крепкие и неказистые, крытые соломой. Далеко, километрах в трех-четырех, на одном из лесистых холмов Гунтер углядел замок. Ему не раз доводилось видеть подобные строения — заботливо отреставрированные, со свежевыкрашенными башенками, — но вид этого строения чем-то подсказал ему, что стен не касались руки современных каменщиков и реставраторов. Замок выглядел старым, грубые нетесаные камни потемнели, обветрились; над одной из башен развевалось знамя с неразличимым из-за расстояния гербом.

Позади послышался конский топот и поскрипывание колес. Гунтер обернулся и увидел, что их нагоняет повозка, высоко нагруженная сеном. Крупная гнедая лошадь, плавно поводя лоснящимися округлыми боками, упруго печатала шаг, высоко поднимая сильные ноги, грызла удила, трясла гривой — будто бы рисовалась, без труда влача за собой телегу. Под стогом сена, высившимся точно небольшой дом, сидел крестьянин — рослый мужик лет тридцати-тридцати пяти, эдакий здоровяк с льняными космами, подстриженными вкривь и вкось, как ножом отхваченными, такой же бородой, в которой, вдобавок, запутались стружки, травинки, какой-то лесной мусор. На голову была нахлобучена бесформенная войлочная шляпа, а вся одежда селянина состояла из широкой грязно-серой полотняной рубахи и таких же штанов, засученных до середины голени. Расслабленно покачиваясь в такт тряской повозке, он небрежно придерживал в руках поводья, предоставив лошади самой выбирать дорогу.